Алан закатывает глаза и подавляет сильное желание зажмуриться и развидеть [в идеале ещё расслышать и вообще немножко выйти из окна, нет предела совершенству, но увы!], или хотя бы зевнуть. Вместо этого он делает медленный вдох, считает до шести, выдыхает, и собирается остаться в таком режиме до конца совещания – минимум, растянуть до конца рабочего дня – было бы зашибись. Неделя только началась, а он уже устал. Потому что это у подопечных понедельник – первый рабочий день, а Хендерсон все выходные долбался со спонсорами, развлекая их на активных мероприятиях; и всё во благо любимого канала. Иногда даже пить приходится не для души, а для дела. Или для контрактов. Или для интересных новостей, которые «ты же понимаешь, я не могу разглашать такую информацию, но чисто между нами, неофициально [потому что ты хороший парень], но ходят слухи, от источников, которым можно верить...». И если бы Алан не вертелся в таких кругах с пелёнок, он бы вёлся на подобные заливания, как первоклассник на розыгрыш старшего брата. Кто-то менее опытный верил бы в эти обходные пути, где собственные слова выдаются как слушок от друга кузена жены. Кто-то, кто сам не баловался таким время от времени. Иногда он уставал от всех этих игр сверхразумов, иногда хотелось простого человеческого диалога на равных, без прикрас и павлиньих танцев перед собеседником. Как хорошо, что такое желание возникает довольно редко, иначе подобные настроения нехило подрывали бы его трудовую деятельность. Как плохо, что они возникают вообще, и вместо того, чтобы заниматься работой, он сейчас бесится на заунывно распинающегося Теренса, который в своей привычной витиеватой форме освещает обыденный, казалось бы, сюжет, что у другого корреспондента занял бы от силы пять минут, а у Терри [и у всех присутствующих на летучке в том числе, к сожалению] отнимает полчаса жизни и килограмм нервов.

Дверь внезапно хлопает и внутрь вваливается чересчур бодрая [как для раннего утра рабочей недели] и весёлая [как для нахально опоздавших] парочка. Алан дёргает бровью и прослеживает за их движением, скользнув быстро по парнишке и поймав взгляд Шарлотты, строго сужает глаза, мысленно выговаривая за опоздание. Лотта беззвучно хихикает и поднимает руку в знак извинения. Алан вздыхает и чуть заметно дёргает уголком рта. Иногда люди его поражают. Не своей беспардонностью, а умением оставаться добрыми и открытыми даже перед лицом [опасности] злого начальства. На Шарлотту злиться у него, на памяти редактора, не получалось ещё ни разу. Не то чтобы он не пытался. Но вот как-то... такой она человек, что уж, ни у кого не выйдет, наверное. А потому Хендерсон переводит внимание обратно на докладывающего и снова чувствует, как подпрыгнувшее было настроение катится возвратно вниз. Теренса же отвлечь было невозможно, он настойчиво продолжал читать, не отвлекаясь на посторонние звуки, и эта стабильность в их среде, как оплот чего-то вечного, Алана даже восхищает. Где-то на самых дальних задворках души. Где-то ну очень далеко.

В какой-то момент он ловит себя на том, что уже минуту залипает на торчащий в подставке канцелярский нож, и одёргивает эту мысль. Да, нож, да, острый. Да, было бы круто метнуть им по кругу стола, одним броском вырубая всех противников, как Киану Ривз в Матрице, или убивая их, как Кристиан Бейл в Психопате. Плохая идея. Он трясёт головой, отгоняя одновременно жутковато-навязчивые мысли и прядь волос Синди от своего уха, которой та настойчиво щекотала кожу вот уже минуту, пока девушка пыталась говорить одновременно тихим горячим шепотом [чтобы никто не слышал], с томным придыханием [чтобы Алана это что? возбудило? серьёзно?] и щемящей приторностью в привычной ей манере, посылая по шее мужчины мурашки – нет, увы, не от желания, а от зудящей раздражительности, что в его личное пространство снова и снова врываются с такой неприкрытой наглостью. До него с трудом доходят слова секретарши, потому что двойной удар связки Терри-Синди по его похмельной неврастении, которую он ещё не успел залить чашечкой [или целой машиной] кофе – слишком мощный приём, как ни крути.

– Да-да, я понял, новый стажёр, я же не глухой, Синди, дорогая. – Сварливо отмахивается он от усердно тычущейся в него бумажки, вновь сдерживая непроизвольный рефлекс закатить глаза. – Принеси-ка мне лучше кофе, я в третий раз прошу, но что-то не вижу ни одной порции на своём столе. – Нет, конечно, он просит впервые за сегодня. Да он бы и не успел раньше. Алан как назло с самого утра застрял в пробке и влетел на работу с последними минутами, после которых можно было начинать грызть самого себя за опоздание. Ведь он никогда не опаздывал. Никогда. No matter what. А потому сразу влетел в конференц-зал, приступая к обсуждению, жертвуя всем остальным. Но девушка его уже просто морально измотала. То ли соскучилась за выходные, то ли он перестарался, здороваясь, но выносить дальше он уже не мог.

Наконец он сдаётся. Держать команду вокруг себя дольше привычного нет никаких сил, а потому Алан быстро согласовывает рабочие моменты, распределяя обязанности, и взмахивает ладонью в сторону засевших вдалеке припозднившихся.
– Для вас самое вкусное на десерт, в качестве поощрения в следующий раз двигаться чуточку быстрее. Шарлотта, раз уж ты так внимательна к новобранцам, берёшь новичка и отправляешься вместе с ним составлять компанию Теренсу в репортаже. Знаю, не совсем твоя стихия, но нужно уметь разнообразить деятельность, согласна? Заодно покажешь тут всё... с практичной точки зрения. – Алан хмыкает, глядя на округлившиеся глаза девушки. Она буквально на последнем корпоративе жаловалась на зануду Терри, они оба помнят. Но Хендерсон уж очень не любил нарушение дисциплины. – Всем спасибо, отличное начало недели. На завтра снова собрание. Да, я так решил, Роберт, не стоит благодарностей. Подведём итог начатых дел. Хорошего дня, можете идти.